Ночь, безумная весталка, хлопающая иссиня-чёрными крыльями, стремительно накрывала город. В маленьком квадратике желтоватого-уюта, дерзко глядящем в предгрозовую мглу, визави, пальцы его рук робко касаются её мраморного колена, не решаясь продвинуться дальше и начать древнюю игру обольщения.
Она держала свой бокал за тонкую, почти невесомую ножку, обхватив себя за плечи и не решаясь поддаться его напору. Ведь всё это уже было.
Когда-то, много лет назал, когда он был сильнее, решительнее и загадочнее, когда она не могла и не хотела противиться его тёмному, Марсовой стрелой рвущемуся изнутри началу, и когда все их жизненные соки стремились слиться в один ревущий поток, сверкающий рубиновой пылью страсти.
Она давала кружить себя в этом водовороте с ведьминскими криками, а когда наслаждение достигало своего пика, её глаза хищнически сверкали, готовые пронзить любовника горячим кинжалом. Когда он, измождённый трудом любовных утех, отдыхал на её груди и его мокрые волосы щекотали её подбородок, она мечтала остановить время.
Но это было давно. Та ночь пахла мускусом и пачули, сейчас же в воздухе повисла муссонная духота предгрозового вечера. Нервно теребя свой бокал она вспоминала.
Все ночи, проведённые без сна в ожидании. Все его мольбы о прощении и оправдания, которые, как оказалось, ничего не стоили. Всех женщин, которых он ласкал в то время как она заходилась в рыданиях и закусывала кончик одеяла, чтобы не быть услышанной, ибо она стыдилась самой себя.
Все изгибы его тела, все запахи, которые принадлежали не ей одной, но которые она так безоглядно вожделела.
Он стал старше, он был не так уверен в себе и больше не смотрел на неё взглядом победителя. Больше не источал манящий и тревожный нуар неизвестности. Рука его, всё так же обнимавшая её изящное колено, нервно дрожала.
В окно подул свежий ветер: гроза приближалась. Его глаза остановились на её лице, пытаясь прочитать секретные шифры мыслей, но никто не произнёс ни слова. Наконец, она взяла его голову в свои руки и прижалась лбом к его лбу, будто бы лаская домашнего щенка.
Сильная, грациозная рука, покоившаяся на её колене, осторожно переместилась выше, лаская её бедро через препону мягкого кружева, в то время как пальцы другой руки осторожно нащупали молнию платья, мягкие локоны, шелковистый затылок, резко очерченную линию подбородка, мочку её уха, отягчённую роскошным изумрудом...
Дождь начался внезапно, падая не каплями, а плетьми, заставляя деревья гудеть от напряжения. Вкус этого поцелуя был ей до боли знаком, она знала, что будет помнить его всегда, даже лишившись всех чувств, даже если бы губы её были обожжены и не помнили вкусов, она бы узнала его.
Сейчас, сейчас... нужно только избавиться от ненужного платья, нужно сбросить, разорвать змеиную кожу дешёвых кружев, кокетливо прячущих запретную плоть, этой ночью они забудут о запретах.
Её глаза сверкали, как светятся в темноте глаза голодной пантеры, её тело превратилось в благоухающий сад, переполненный спелыми плодами удовольствий, и изголодавшийся любовник не знал иного блаженства кроме как вновь и вновь срывать эти плоды, вспоминать их забытый вкус и жаждать их вновь.
Где-то далеко внизу дождь продолжал исхлёстывать мостовую, его шум и рокот грома смешивался с исступлённым шёпотом влюблённых. Ворвавшийся в комнату свет молнии предательски выхватил из темноты её запрокинутую в беззвучном стенании голову, скользнул по широко расставленным влажным бёдрам и по его мускулистой спине, в то время как неистовая кульминация потонула в громовом раскате.
В свежем полумраке послегрозовой ночи, вдвоём под тонким летним одеялом они были счастливы...
Лидия Щербакова